В третью стражу [СИ] - И Намор

    Ольга, изящно взмахнув на прощание ручкой, затянутой в бордовую лайку, уехала первой. Она предполагала, сменив два поезда, добраться до Парижа, и уже оттуда ехать в Швейцарию, где у Екатерины Альбедиль-Николовой остались какие-то нерешенные "с вечера" дела. Впрочем, долго болтаться в Женеве и Цюрихе она не предполагала, пообещав появиться в Париже так скоро, как только сможет - "мне надо еще в Вену и Мюнхен заскочить..." - чтобы поработать с Таней над сценическим образом и завершить для Степы серию статей о Балканах и СССР.

    В тот же день "домик в деревне" покинули и Матвеев с Ицковичем. Олег вернулся в Бельгию, чтобы уже оттуда выехать поездом в Берлин. А Степан предполагал вылететь из Брюсселя в Лондон, а оттуда - поездом в Эдинбург, где у Гринвуда были дела, связанные с нежданно-негаданно упавшим на него наследством. Ни характер этого наследства, ни точный его размер - известны не были, и именно поэтому с имущественными правами следовало разобраться как можно быстрее. А вдруг тетушка Энн - двоюродная сестра покойного сэра Гринвуда оставила своему племяннику что-нибудь более ценное, чем груда замшелых камней, гордо именуемая родовым замком каких-нибудь там "Мак-Что-то-С-Чем-то", за одним из которых она и была замужем последние двадцать пять лет? Денег на все великие планы "компаньонов" по преобразованию текущей исторической реальности требовалось немало, а взять их было неоткуда. Могло, разумеется, случиться и так, что Энн Элизабет Элис Луис Бойд ничего кроме долгов по закладным и "Лох-Какого-то" озера с "примыкающим склоном горы" Степану не оставила. Но и в этом случае, выяснить данный нерадостный факт лучше было сейчас - пока еще есть время - чем потом, когда времени на все эти глупости уже не будет.

    ***

    Все разъехались, и они остались вдвоем. Виктор и Татьяна, да "обслуга", но она не в счет.

    "Как ты стоишь? Ну как! Как ты стоишь? Спину прямо держи, спину!" - Иногда Виктору хотелось заорать, но орать нельзя, и даже прежде чем просто что-то сказать, следует хорошенько подумать и посчитать до десяти. И глубоко вдохнуть, и длинно выдохнуть.

    Когда встал вопрос, кто будет помогать Татьяне, - стать "Эдит Пиаф", никак не меньше - все дружно посмотрели на Федорчука. То есть, и вопроса не возникло, все само собой решилось. А кто еще? Все, понимаешь ли, заняты неотложными делами, и только Виктор как бы "безработный", потому что живой труп. Французская полиция и контрразведка до сих пор ищут тело, но вряд ли найдут. "Фашисты" это дело замутили так тщательно, что концов не разберешь. И оно вроде бы хорошо: его потеряли и энкавэдешники, и белогвардейцы, и живого уже не ждут. Тем легче возникнуть из небытия новой личности, никоим образом не связанной с сомнительной во всех отношениях фигурой Вощинина. Это "раз". А на "два" у нас музыкальный слух и музыкальная школа за плечами. "И за годами", если честно, потому что, когда она была та школа и где? Ну а "три" - это святое. Это "третье" Виктор, как и все прочее в своей жизни, выстроил своими руками. Терпеть не мог дилетантов и себя таковым видеть не желал. А посему работал над собой почти целый месяц, - как маршала грохнули, так и начал. Но и задача, если честно, не представлялась особенно заковыристой. Имеется в наличии красивая женщина (одна штука), наделенная от природы - или бога, кому что нравится - неплохим певческим голосом и хорошим музыкальным слухом. Задание: надо сделать из нее диву. В лихие девяностые да и в умеренные двухтысячные при таком сочетании личных качеств и в присутствии подходящего "папика" выйти в звезды, что два пальца... В общем, не бином Ньютона. У них, правда, не было, скажем так, подходящего "мецената", но зато имелись собственные средства, а довоенные цены не чета эпохе государственного капитализма. И расценки другие, и технические возможности не доросли. А уж репертуар у барышни будет такой, что пальчики оближешь!

    "Но, разумеется, не те, которые "обасфальтил", - хмыкнул про себя Федорчук, подытоживая "разбор полетов".

    То есть, изначально задача трудной не казалась, и Виктор даже не задумался ни разу, а зачем, вообще, Цыц этот балаган придумал? Какого, спрашивается, рожна понадобился Олегу весь этот вертеп? Но мысль эта, увы, посетила его усталую голову несколько позже. А в начале начал миром правил "Энтузиазм Масс", и Виктор Федорчук был пророк его и верный адепт.

    Что нам стоит дом построить... Мы рождены, чтоб что-то там и с чем-то... И, разумеется, сакраментальное: Будет день, и будет песня...

    И вот день настал и принес с собой одни сплошные разочарования. И легкая пробежка обернулась выматывающим нервы и силы марафоном.

    "Как там сказал "наш фашист" ихнему... Штейнбрюку? Если не в певицы, то только в бляди? Верно замечено, партайгеноссе! Очень верно..."

    Его сбивала с толку ее внешность. Красивая девочка, но... Вот в этом-то "НО" вся проблема. Очень трудно все время держать в голове, что форма отнюдь не всегда отражает содержание. А за внешностью молодой - порой казалось: излишне молодой, - а потому и простой, легко угадываемой французской комсомолки скрывался человек с совершенно другим жизненным опытом, иным - сильным и отточенным - интеллектом, и незнакомыми, принципиально не угадываемыми эмоциональными реакциями. А еще, у взрослой - самостоятельной и вполне состоявшейся - женщины на все, и на пение в том числе, имеется собственная точка зрения. Но ведь и Виктору свое мнение не чужое.

    И так день, и другой, и третий. Пять дней... "Полет проходит нормально", шесть... А вокруг идиллия и полное "благорастворение воздухов", буколические пейзажи, западноевропейская "сладкая" весна, и стремительно сходящий с ума мир за обрезом горизонта. Во всяком случае, если верить радио и добирающихся до них с суточным опозданием газет, тихая Европа начинала напоминать бардак, объятый пожаром во время наводнения. Но, наверное, такой она тогда и была, старушка Европа. Во Франции Народный Фронт, там капиталисты и штрейкбрехеры, коммунисты и правые, и бог знает, кто еще, а в Чешской республике война, и в Германии психоз: Гитлер грозит, но никому не страшно, а зря. А в Англии...

    "А вот любопытно, - задавался иногда вопросом Федорчук, просматривая очередную газету. - С кем собирается воевать Великобритания? С СССР или с САСШ?"

    Но это где-то там... за окоемом. А здесь "гранд плезир" и полный покой, который, как известно, нам только снится...

    Сегодня - как и вчера, и позавчера, - начали с дыхательных упражнений. Вдох носом и "по-мужски", направляя воздух в район солнечного сплетения. И выдох - медленный через рот. Подышали, - Виктор ловил себя пару раз на "нескромных" мыслях, но всего только пару раз - затем, "распевки". Сначала простенькие: до-ми-соль, до-ми-соль-до... Пятнадцать минут такого "разогрева", и переходим "к водным процедурам", имея в виду, разучивание песен. Репертуар это святое, да еще такой репертуар. Но каждую песню нужно сначала "прогнать" целиком "по бумажке". Потом разобрать "по косточкам" и снова собрать, "ювелирно" работая над фразировкой каждой строчки. Виктор ночи не спал, вспоминая все, что знал о пении - хоть оперном, хоть эстрадном - и у букинистов в развалах на набережной Сены кое-какую литературу приобрел. Однако упрямство Татьяны, и ее желание всегда настоять на своем, могли - так иногда казалось Виктору - свести с ума даже хладный камень.

    "А я не камень! И мне плевать, что там у кого и с кем пошло боком. Мы работаем или где?!"

    Но сегодня что-то не задалось практически с самого начала. Как-то сразу взяло и пошло "не в ту степь". Хоть волком вой, но ощущение "неправильности" буквально висело в воздухе и сильно, хотя пока еще и не смертельно, отравляло атмосферу репетиции.

    - Ты знаешь, - сказал, наконец, Виктор, - вроде бы, неплохо, но чего-то не хватает. И я, кажется, знаю чего именно. У тебя парижское произношение! Получается слишком мягко, понимаешь? А нам нужно... Я думаю, нужно добавить экспрессии, провинциального грассирования. Олег вроде говорил, - ты здорово изображала Мирей Матье? Может, попробуешь?!

    Как ни странно, Татьяна не стала спорить, посмотрела сквозь ресницы, докурила сигарету - "Тоже мне певица!" - и усилила "р-р", нажав от всей души. Повторили еще раз целиком. И еще раз. После чего Жаннет, перейдя на русский, и уже совершенно другим тоном, заявила:

    - Все, мон шер! Достаточно на сегодня. Я уже никакая. И потом нельзя перегружать связки, тем более нетренированные!

    Виктор несколько опешил. Переходы ее "настроения" могли поставить в тупик кого угодно. Но, взглянув на часы, кивнул, соглашаясь - полтора часа улетело, и не заметили.

    - Хорошо. Давай тогда над образом поработаем.

    И началось.

    - Как ты стоишь? - Не выдержал, сорвался, но сделанного не воротишь. - Ну как ты стоишь? Спину, спину прямо держи... - Репетиция продолжалась уже пятый час. Заглянувшую с полчаса назад экономку, они синхронно, почти хором шуганули так, что непричастную к их проблемам пожилую бельгийку, словно ветром сдуло. Судя по тому, что их больше никто не беспокоил, мадам Клавье запретила заходить в "музыкальный салон" кому бы то ни было. Во избежание, так сказать. И была права. Паны дерутся, у холопов чубы трещат, не так ли?